автор: Римма Глебова
Ну и жара, как у черта в преисподней. Обычное дело летом в Израиле. Хорошо и приятно только осенью и ранней весной. Зимой дожди, с июня начинается пекло. Леон с трудом выносил жару, вернее, не выносил её совсем. Когда Леон назывался еще Леонидом и жил в Петербурге – город любил, а вечные сырость и дожди ненавидел. Теперь, в жару, вспоминается Питер с ностальгией. «У природы нет плохой погоды, каждая погода благодать». Хорошая песня для оптимистов. А он уже давно оптимизм растерял. Работа такая, нервная. Постоянно в поисках идеала. Женского. Притом, не живого и теплого, который можно обнять и ласкать, а живого, но отстраненного от него, от его тела, и интересующего только визуально – во что одеть, какой новый образ создать. Как можно их любить – они же неестественны, неприродны, куклы. И к тому же, в большинстве своем, манекенщицы не обременены интеллектом. И это Леон наблюдает каждый день. Капризные, вздорные и завистливые… за редким исключением.
Но кто-то их, разумеется, любит и преклоняется перед их искусственно созданной красотой. Сложно любить девушку, если она модель. Существа женского пола сами по себе внутренне и морально неустойчивы, а в данном случае самовлюбленность возрастает в разы, думают только о своей красоте, и чтобы вес не набрать. Они осознают, что красивы, умеют нравиться, приобретают множество поклонников… Насчет ума своих манекенщиц говорить вообще не стоит. Хотя встречаются исключения… Но все они, уже без всяких исключений, спешат по жизни, бегут, понимают, что сегодня ты блещешь на подиуме, мило улыбаешься, ездишь с богатыми папиками на красивых машинах и ужинаешь в самых престижных ресторанах. Сегодня ты есть – а завтра нет. Потому что сегодня ты молода и перспективна, а завтра на твоё место приходят другие за своим кусочком славы. И они его, этот кусочек, получат, как получали многие до них и после них. А куда денешься ты – вот вопрос. Твоя работа – быть красивой и уметь двигаться по подиуму на показах, и умение демонстрировать достоинства и новизну одежды, которую ты сама никогда не наденешь – дорого. Нужны еще и актерские навыки. Если ты лишишься с годами своих главных преимуществ – а годы бегут и отражаются на лице, на выносливости, на лишних двух-трех-пяти килограммах веса, и кем ты станешь? Разве повезет и выйдешь замуж за «папика», или отыщешь в себе какие-то новые, другие способности, чтобы прилично устроиться в жизни.
А пока они рады, что работают манекенщицами, и некоторые, особо успешные, скоро начинают себя ощущать принцессами, королевами, воображают, что еще шаг и станут топ-моделями, как их называют – «дорогие вешалки». И тогда все и всё будет у их ног. У всех девушек, конечно же, красивая, отработанная походка, тренированная осанка. Но страх «не поправиться!» отражается в их глазах перед зеркалом, и они или сидят на диетах, или постоянно недоедают. А на тощих просто удобней показывать достоинства одежды. И перманентная борьба в сердобольном обществе за несчастных худых девушек ни к чему не приводит, Леону смешна эта бесполезная борьба и бесполезные вопли всяких обществ и даже парламентских депутатов. Леону тоже не нужны упитанные девушки, он их не возьмет на работу. А тех, кого взял, теми дорожит, хотя вида им не показывает. Чтобы не звездились.
Как-то, еще в Питере, к нему в мастерскую пришла очень немолодая, но ухоженная, красивая и элегантная женщина. На высоких каблуках, в шелковом синем платье, идущем к ее голубым глазам, вокруг увядшей шеи повязан легкий сиреневый шарфик, в ушах серьги с крупными опалами в серебре, и тонкий серебряный браслет на запястье, – всё это шло ей, и она, несмотря на возраст, была привлекательной, и хотелось на неё смотреть и разглядывать.
Женщина сказала, что слышала о Леониде Розенблите, как о хорошем модельере и пришла заказать новое платье ко дню рождения.
Беседуя с ней, Леонид быстро понял, что новое платье только повод, ей хотелось поговорить о своем прошлом. И место для подобного разговора было для нее самым подходящим. Валя – как она попросила себя называть –была когда-то манекенщицей, и эти «чудные, — как она выразилась — годы никогда не забываются – молодость, счастье, надежды…»
Леонид заказал в кабинет кофе, и они просидели за разговором больше часа. Валя с удовольствием, хотя и с грустинкой, вспоминала о своем прошлом манекенщицы, и яркие голубые глаза то влажнели, то сияли от воспоминаний. Леониду было интересно её слушать, и сама Валя, ее облик произвели на него впечатление, он не удержался и сказал ей комплимент, от чего она вся засветилась и на глазах помолодела. И продолжила рассказывать…
«…В трудовой книжке у меня была запись «Демонстратор одежды». Но и родители, а первое время и я сама, стеснялись этой профессии, и на вопрос, кем я работаю, я часто отвечала: «Продавщицей».
Мне всё давалось легко, хотя с нами, девушками, и много работали: ставили движения, создавали образ, проводили фотосессии, мы выезжали на показы по всей стране, а в семидесятые годы уже и за рубеж… Наверное, работа манекенщицы и правда была органична для меня. Тяжелее всего давались, пожалуй, примерки: девушки должны были стоять часами, потому что коллекции шили индивидуально, практически создавая модель на манекенщице, и, пока модельер работал, приходилось стоять и не двигаться.
Мы тогда приравнивались по оплате к рабочим категориям самого низкого разряда, и получали очень маленькие деньги, чуть больше дворника, поэтому приходилось порой покупать вещи на двоих, а то и на троих! Но больше всего мы рукодельничали сами: вязали и шили себе повседневную одежду – даже вне работы мы стремились хорошо выглядеть! Было престижно, например, за одну ночь сшить себе новогоднее платье. Почти как Золушка!
Когда мы начали выезжать за границу, для меня проблемой при выездах стал тот факт, что я была беспартийной, но всегда находилось, кому заступиться. Для вас, человеку другого времени и другого поколения, многие вещи покажутся странными. Например, во время заграничных поездок, у каждой манекенщицы было по двое «охранников», которые следили за всеми перемещениями и контактами девушек. Категорически запрещалось общаться с иностранцами! И вообще, манекенщиц за границу выезжало всегда меньше, чем «обслуживающего персонала». Да… жизнь была непростая, но такая интересная! Со своими страстями и, конечно, завистью. Молодость, каждой хочется быть впереди и лучше всех! – что тут скажешь! — улыбнулась Валя. — Ленинградский Дом моделей, где я работала, был самым презентативным в городе, определяя направление моды на сезон. Манекенщицы должны были быть обязательно красивыми и с хорошими фигурами, устроиться в эту среду было непросто, использовались связи, знакомства. А ухажеров, кавалеров сколько у каждой манекенщицы было! Если поклонник не из её круга, то есть, не известный и не публичный человек, то у него не было шансов. Случались и трагедии, и внебрачные дети. Но у меня всё сложилось удачно – замужество за влиятельным человеком, двое детей… Я закончила Институт Культуры и долго работала экскурсоводом в Эрмитаже… Леонид Яковлевич, мне кажется, что сейчас царят другие нравы, жесткие и весьма суровые, больше зависти к чужому успеху, и вообще всюду больше зла… А может, и тогда было достаточно негатива, но, по молодости, мы этого не замечали, и вообще были добрее друг к другу… Возможно, так мне кажется теперь… Но я полагаю, что и сейчас для манекенщицы самое важное: Мозги, Красота, Шанс! – всё это, не улыбайтесь, с большой буквы!»
Валя ушла, тепло простившись с Леонидом. Он часто вспоминал об их разговоре, и как-то нарисовал красочный плакат с тремя словами с большой буквы, и повесил его возле входных дверей своего «Невского Дома моделей». Хотя название было слишком громким, «Дом» по сути, сочетал в себе небольшое ателье с подиумом и мастерскую, где сидели три швеи и стояли два манекена. Тем не менее, клиенток было много. Красивые девушки становились в очередь – устроиться к Леониду манекенщицами. После встречи с Валей он понял, что можно создать коллекцию для «возрастных» женщин, и даже начал набрасывать эскизы, но осуществить свой замысел так и не удалось…
*
«Говорят, что модельеры противные люди, особенно мужчины. И им трудно угодить. Вот я такой, противный. Подбираюсь к полтиннику и чувствую, что становлюсь всё противнее. Для всех и для самого себя. Не так стоишь, не так идешь, убери живот, подбери задницу! Сама себя уродуешь! Стой! Что за походка, так только пьяные матросы ходят! Мало тебя учили? Что у тебя между ногами, член застрял? Ноги выпрямляй, ноги! Что ты строишь козью морду, фейс надо держать спокойным и не напряженным, расслабься!
Ну и так далее. Отворачиваются девчонки, глаза вытирают. Будто только они устают, а я должен быть свеженький всегда. Через десять дней показ, а половина платьев не готовы, но это только меня волнует, швеи тормозят, манекенщицы ходят как коровы на выданье. Глупые куклы с пустыми мозгами. А я тот самый кукловод, Карабас Барабас, которого куклы не слушаются, он бы хотел их наказать, но не знает как, боится, что разбегутся. Только вчера одна – лучшая! – заявила, что уходит, как ни уговаривал остаться. «Замуж выхожу!» — твердит, но видно, что врет. «Кто ж польстился? — съязвил я. — У тебя ж одни глаза, а остальное в минимуме. Это для подиума хорошо, а для мужика…» А сам подумал: к конкуренту нашему Лиора уходит, к Изе. Учил-учил девку, а Изя готовенькую получит. Да ладно, пусть идет, девчонок, страждущих на подиум, всегда полно. И не все дуры, некоторые даже быстро обучаемые. Не совсем куклы, так сказать.
В Питере, как мне отсюда кажется, было проще работать. Один язык, один менталитет, всем понятные шутки и анекдоты. Но выжили из круга, уничтожили. На демонстрацию своей новой коллекции, на которую я возлагал много надежд и мечтал показать эту коллекцию за границей, явились два журналиста, нанятых моим ярым конкурентом – я всё потом узнал, откуда ноги растут! – и понаписали в прессе такого, что у меня волосы дыбом! Я оказался ничтожным выскочкой, представил смешную, ничем не примечательную коллекцию, а мои «манекенщицы выглядят очень неестественно, как будто специально стараются быть похожими на резиновых кукол из секс-шопа… бедные девушки смахивают на замученные тошнотворные швабры, смешно и противно на них смотреть». И дальше в таком же духе. Даже намек в одной статейке был прозрачный: не лучше, мол, было бы господину Розенблиту попытать удачи в других краях и там испытывать свои так называемые «новые идеи»…
У меня не стало заказов от известных в городе личностей, я даже не мог достать новых хороших тканей – знакомые поставщики разводили руками: «Кончились! Вчера! Нет ничего достойного вас, господин Розенблит», — и улыбались жалостливо и со снисхождением. Мой конкурент всех купил, за каждое слово заплатил. И я всё продал – мастерскую с оборудованием, оставшиеся ткани, и уехал, как мне и посоветовали. Семьи не было – подруга год назад без моего согласия сделала аборт, уже известно было, что будет девочка… и я на этой женщине не женился, не простил. Позже я понял: не простил, потому что не любил так сильно, как любят единственных и незаменимых женщин.
За 15 лет в Израиле я достиг многого – стал известным модельером, у меня свой модельный «Дом Лео» и самые красивые манекенщицы, я дважды вывозил свои коллекции в Париж на всемирные показы мод. Мои новаторские идеи получили признание. Я могу назвать себя счастливым»
*
Леон всех девушек отпустил на обед, а сам вдруг решил пройтись, передохнуть в середине дня, разобраться с мыслями, и подумать, как вернуть Лиору, всё же она лучшая из всех, обидно, если Изе – конкуренту последних пяти лет, достанется. Можно зарплату существенно добавить, и расхвалить всячески, девушки падки на похвалы, они им дороже денег, да редко слышат их, что есть, то есть. Лиора не исключение, хотя пару раз и хвалил её – за осанку и за походку. Но случился с месяц назад казус между ними, иным словом это не назовешь. Засиделся за эскизами, встал размяться, прошелся по кабинету, вышел, заглянул просто так в раздевалку. А тут Лиора, уже собралась уходить… Задела его платьем, пахнула тонкими духами, глянула синими глазищами. Закончилось всё в его кабинете на диванчике. Никогда прежде Леон себе такого не позволял, есть давно женщина, приятная во всех аспектах, хозяйка ресторана, очень удобно – и поесть и вечер провести в ее квартире рядом с рестораном, он не гей, как многие модельеры в мире. Но эти куклы ему не нужны. А тут бес попутал, иначе не скажешь. Бес не бес, но хорошо с ней оказалось. А она даже шепнула ему что-то, какое-то ласковое словечко, но он напрочь потом забыл, какое. Глазами всё запоминается, а на слух нет. Сказала что-то и сказала. Он этот случай постарался забыть, работа есть работа, остальное – так, чепуха, случайность. Только меньше замечаний ей делал, да и необходимости не было, она лучшая манекенщица, и поэтому её нельзя выпустить из рук. Тем более отдать за здорово живешь конкуренту.
На улице нещадно пекло, и Леон поискал глазами хоть какое-нибудь затененное местечко. Заметил маленький зеленый скверик. Конечно, он был загажен собаками, но в любом сквере или в парке одинаково. Пусто, даже пенсионеры попрятались от жары по домам.
Леон присел на скамейку под большим кустом. Его совсем разморило, в голове был туман, мысли не шевелились. Достал из сумки бутылку воды, отпил, положил бутылку рядом, она слегка откатилась. Тут Леон заметил, что у самого края скамейки лежит какая-то вещь, когда садился, вроде ничего не было. Мозги плавятся, точно. Он протянул руку и взял. Кукла… Лицо красивое, глаза синие, длинные волосы спадают из-под шапочки каштановыми локонами, но одета странно. Леон усмехнулся полной безвкусице и сказал:
— Ну, ты точно не модель.
Забавляясь, спросил в шутку:
— Как дела?
— Ничего, — сказала кукла негромко.
— Как тебя зовут?
— Зара.
— Где ты живешь, Зара? Кто тебя потерял?
— Я Зара, — повторила она. — Я здесь давно живу.
— Хм… а почему ты так странно одета? Шапочка у тебя… такие когда-то носили, да и сейчас носят еврейские женщины, платье несовременное, похоже на русский сарафан, жилет цветной из кусочков – такие давно не носят… блузка украинская… туфли вышиты бисером, как в Средней Азии… откуда же ты?
И Леон услышал историю Зары и ее одежд. Как Зара скиталась по странам – Украина, Молдавия, Таджикистан, Россия… Как разные девочки переодевали ее в разные наряды. Она переходила из рук в руки, ее бросали или забывали в аэропортах и на вокзалах. Последний раз одна девочка взяла ее с собой, при переезде сюда из большого города на реке, со стреляющей среди дня пушкой, но скоро тоже бросила, сказала, что в магазинах много красиво одетых кукол, и ей обязательно купят самую лучшую. Потом ее подобрала другая девочка, она хотела сшить ей новое модное платье, но… уличные мальчишки отняли у девочки Зару, посмеялись над её видом и кинули здесь…
— Ну, — сказал Леон, — сшить новый наряд не проблема…
Головная боль, которая всё сильнее его одолевала, вдруг резко усилилась, он почувствовал сильный удушающий жар, в глазах почернело, он выронил куклу, наклонился, чтобы поднять её… в голове словно что-то щелкнуло, и он упал вниз лицом на песок.
Подбежала пара пенсионеров, мужчина стал нервно тыкать на кнопки телефона…
Леон пришел в себя в белой палате, с кислородной маской на лице. Рядом стояла высокая тоненькая медсестра в коротком халатике и тревожно смотрела на него.
— Вам лучше? У вас случился солнечный удар. Сегодня был очень жаркий день, хамсин. Душно очень на улице. И наверно, вы еще и переутомились. — Она улыбнулась, сняла с него кислородную маску и добавила: — Надо себя беречь. Хотя бы ради детей. У вас есть дети?
— Нет, ответил Леон. — Он окинул девушку с ног до головы профессиональным взглядом. — У вас фигура модели. — Не хотите стать манекенщицей! Могу это устроить.
Девушка рассмеялась.
— Спасибо за предложение! Кстати, эту карьеру мне предлагали мужчины много раз.
— А вы? Что ж вы? Отказывались?
— Как видите, я здесь. Я замужем, у меня ребенок и… и скоро второй будет.
Теперь Леон увидел почти незаметную округлость под ее халатиком.
— Поздравляю. Хотя считаю, что несколько поспешаете по жизни. Пожалуй, я отправлюсь…
Леон встал с кровати.
— Голова не кружится? — забеспокоилась девушка.
— Нет, всё хорошо, не волнуйтесь.
Подошел усатый лысый доктор с веселыми рыжими глазами, сделал вид, что хочет ущипнуть медсестру за попу, отчего она притворно взвизгнула, и спросил Леона:
— Что, хороши у нас девочки? Как-то сразу вам лучше стало, не правда ли? Дина, померяй еще раз ему давление… Ну вот, почти в норме. Молодой мужчина, думаете, что здоровье это надолго и себя совсем не бережете. Не стоит переутомляться, и не ходите по солнцу!
Прямо так и сказал: «по солнцу». Солнце жгучее, как по нему ходить? Сгоришь в секунду. Он в тени сидел, и то…
Леон вышел из больничного корпуса, взял такси… Минут через двадцать вышел из машины на улице, где была его мастерская, а совсем неподалеку квартира. Глянул на наручные часы. Ого! Девочки уже давно разбежались, и швеи из мастерской тоже. Нет смысла туда возвращаться. А в затылке такая тяжесть, что лучше домой и полежать. Тут до дома не более десяти минут.
Жара совсем спала, повеяло прохладным ветерком. Леон увидел по пути к дому зеленый скверик… ага, он кажется, там и сидел, вон на той скамейке. Что-то там было… Кукла!
Леон подошел к скамейке. На ней валялись две банки из-под пива и смятая сигаретная пачка, на песке окурки и одна рваная кроссовка. Бомжи, наверно, сидели. Леон заглянул за спинку скамейки. Ничего… Не было здесь никакой куклы, а было помутнение мозгов.
До своей квартиры – нельзя сказать, что роскошной, но очень и очень приличной, из четырех комнат и выходом с балкона на крышу, Леон шел на этот раз не десять минут, а раза в два дольше. Поднялся на лифте на восьмой этаж. Дома было убрано и чисто – ну да, сегодня у приходящей раз в неделю Галины уборочный день. Леон заглянул в холодильник, долго решал, что выбрать – вчерашний шницель, копченые сосиски, или курицу. Шницель надо разогревать, сосиски жарить. Взял кусок вареной куриной грудки. Съел, не разогревая, запил стаканом холодного чая.
От еды Леона потянуло в дремоту, он лег в большой гостиной на диван. Закрыл глаза, но заснуть не удавалось. В черноте под сомкнутыми веками носились картинки: платья и сарафаны причудливого фасона, цветные жилеты, вязаные шапочки, бисерные туфли…
Леон вскочил, достал из шкафа цветные карандаши и пачку плотной бумаги, присел к большому, сияющему светлой полировкой, овальному столу и стал набрасывать эскизы. Рисовал, сминал, кидал на пол, брал из стопки чистые белые листы и снова рисовал… К утру на полу выросла гора смятых и изорванных листов, а на столе тоненькая пачка эскизов.
Леон устало потянулся, доплелся до спальни и, кое-как раздевшись, рухнул в кровать. Уже в полном тумане взял со столика рядом с кроватью телефон, потыкал в кнопки и сказал секретарше, что завтра придет после обеденного перерыва. «Но вы там не расслабляйтесь…», — бормотнул он и отключился.
*
После обеденного перерыва Леон позвал своих художников и закупщиц тканей и обуви, плотно закрыл дверь и объявил, что сразу после ближайшего показа, он приступает к разработке новой коллекции, и показал пальцем на развешанные эскизы. «Дом Лео» потрясет всех! Такого еще никто не видел!»
До вечера, со спорами и криками, обсуждались подробности фасонов и тканей будущей коллекции.
Когда все разошлись по домам, Леон почувствовал, что очень устал. Пора тоже домой. Он вышел из кабинета и зашел напротив в туалет.
Вернувшись через несколько минут, Леон застал в своем кабинете Лиору, перебирающую тонкими пальцами эскизы на столе.
— Кто позволил? — возмутился он.
— Я так… случайно… — растерялась Лиора. — Я зашла к вам, чтобы уволиться. Хочу расчет получить. — Она протянула ему лист бумаги. — Вот, заявление…
— Ну да! Прежде чем уйти, очень нужно посмотреть эти эскизы, чтобы доложить о них новому хозяину! — он вырвал из ее руки лист с заявлением и швырнул на пол.
Леон был взбешен. Мало того, что его лучшая манекенщица уходит, так еще и новую коллекцию подглядела, мерзавка!
Леон сел за стол и постарался успокоиться.
— Скажи мне, куда ты уходишь? С чего вдруг? К кому ты уходишь?
Лиора молчала, смотрела, как он аккуратно складывает эскизы и переворачивает пачку обратной стороной.
— Ну, хочешь, я тебе зарплату подниму? Хорошо подниму. Ты лучшая из девушек, я тебя очень ценю, поверь.
— Я ни к кому… я так…
Леон с непониманием смотрел на неё. Встал, подошел к девушке и взял за руку. Почувствовал, как тогда, запах тонких духов. Её рука дрогнула.
— Девочка… Если ты из-за того, что между нами было… Это случайно, ну прости. Ну бывает, нашло… Не уходи!
Лиора мягко высвободила свою руку. На глазах показались слезы.
— Леон, успокойтесь… я не к кому-то ухожу, я к себе… Я вдруг поняла, что напрасно трачу здесь свое время, что есть вещи, которые…
— Какие вещи! Ты замуж выходишь, что ли? Пройдет несколько лет, ты же знаешь, век манекенщицы не долог, вот тогда и замуж, дети, и все остальные прелести, которых тебе хочется. Хочется ведь, да? Но всё это еще успеется, у тебя вся жизнь впереди! А ты мне нужна сейчас. Ты видела эскизы? Это для тебя! Не молчи, скажи, ты замуж?..
— Нет… нет. Я не замуж.
— То есть? Друга завела? И он не разрешает здесь работать… Ну хочешь, я с ним поговорю?
— Я не могу остаться… не могу!
— А сказать причину тоже не можешь? Ну ладно, хоть не к Изе… Разбойнику этому с большой дороги, одну девушку он у меня в прошлом году уже увел. Ну, не хочешь, не говори…
— У меня причина уважительная. Хорошо, я скажу вам… Нет, не могу!
Лиора выбежала за дверь.
На следующий день пришла её подруга, которую здесь все знали, и забрала расчетные деньги. Леон еще прибавил к зарплате солидную премию в конверте, хотя сам не понимал, зачем это сделал. Подруга – плотная черноволосая девица с торчащим хвостиком на макушке, в короткой красной юбке и зеленой футболке, обтягивающей все валики и выпуклости фигуры – взяла конверт и странно смотрела на него, открывала несколько раз рот, порываясь что-то сказать, но так и не сказала. Ну почему местные девушки так нелепо одеваются, — разглядывал он девицу, — ведь ее можно одеть совсем по-другому, видно, Лиора свою подругу ничему не учит. Чего она стоит тут столбом?
— Зара, у вас ещё что-то ко мне? — спросил вежливо Леон.
Девица помялась, вздохнула и вышла за дверь.
«Зара…». Где-то он слышал это имя, но по другому поводу. А откуда он знает, как ее зовут? Наверно, при нем кто-то называл, когда она приходила иногда за Лиорой. Развлекаться, наверно, ходили вместе. Но она же смешная и нелепая!
Леон ощутил внутренний порыв выйти и догнать эту Зару. Сказать ей, посоветовать, как ей, именно ей следует одеваться. Что за глупости приходят в голову. Оскорбится и пошлет куда подальше. Или заплачет. Такие беспомощные и нелепые девушки часто плачут. Что-то она хотела сказать и не решилась… Может, Лиора передала пару неласковых слов на прощанье? «Лиора» означает «мне свет». Вот она посветила-посветила… и ушла. Насовсем. Не иначе как она слишком много значения придала нашему с ней «казусу». Молодая и не слишком опытная в подобных отношениях, вот и вообразила себе невесть что. А может, тут совсем другая причина, откуда ему знать?
*
Прошло года три или четыре – Леон времени не замечал, и годы не считал, они слишком быстро пролетали. Создание новых коллекций, показы, поездки в Милан и в Париж, Леон стал очень известен, и его приглашали часто.
Однажды, вернувшись из очередной поездки, он прогуливался в выходной день по улице Ротшильда. Ждал приятеля с женой, чтобы вместе провести вечер, может, на новую выставку картин сходить.
Народу гуляло много, и много мамаш с колясками, или с детьми за руку. Леон не обращал на них внимания, он давно решил да и понял, что «детская тема» для него уже закрыта.
«Мама, мама, посмотри сюда!» — услышал он пронзительный детский вопль и невольно оглянулся.
Нарядная маленькая девочка подпрыгивала и указывала пальчиком на витрину, где стояла небольшая кукла в круглой шапочке, сарафанчике и в расшитых золотом туфельках. Рядом с девочкой стояла высокая стройная девушка и смотрела не на витрину, а на Леона.
Он узнал, сразу узнал. Хотя никогда не думал о ней и не вспоминал. Ну, раза два за всё время, не больше. Ведь она была у него самой лучшей из девушек.
— Лиора… Привет!
Он подошел, улыбнулся. Лиора в ответ кивнула и тоже улыбнулась, но как-то нерешительно и скованно.
— Дочка? Как зовут? — он погладил девочку по каштановым кудрям, протянул ей руку, и она со всей серьезностью пожала её.
— Меня зовут Зара, — сказала девочка и снова уставилась карими глазами на витрину.
— Лиора, как ты? Чем занимаешься?.. Слушай, я вспомнил, у тебя была подруга Зара… Странно, что я вспомнил…
— Да, странно… Моя подруга погибла, очень нелепо… Она вытолкнула из-под колес автобуса чужую девочку, а сама… она не успела отскочить. Это случилось как раз перед рождением моей дочки… вот я и назвала так, в память о Заре.
Лиора смолкла и смотрела на него, не отводя глаз.
— Леон… а ты женился наверно? — вдруг спросила она. — Есть дети?
— Нет… как-то не вышло с детьми… И не женился. Не нашел такую как ты красавицу! — пошутил он, и тут же пожалел о своей шутке.
Синие глаза Лиоры налились слезами, она дернула дочку за руку и быстро пошла, почти побежала, и Леон с недоумением смотрел ей вслед.
«Наверно, она слишком жалеет о прервавшейся карьере, сейчас могла бы быть известной в мире манекенщицей. Муж, ребенок, это затягивает. Возможно, что муж не разрешил, да, скорее всего, что муж. Мужья – они страшные собственники. А эта Зара… нелепая девица, и погибла нелепо. Хотя, как сказать… спасла другую жизнь. Я вот никого не спас, не довелось. И детей у меня не случилось. Вот этого жаль. Красивая девочка у Лиоры, а глаза не мамины, не синие. Видно, в отца пошла»
Леон увидел, что приближаются его приятель с женой, помахал им рукой и пошел навстречу.